В КАНАДУ ЗА ЛОШАДЬМИ
Мы красные кавалеристы,
И про нас
Былинники речистые
Ведут рассказ...
Песня гражданской войны
После гражданской войны не хватало лошадей для Красной Армии. Лучших в боях потеряли. Конные заводы были разорены, и только-только в них работа налаживалась. К тому же прошла полосой по Украине, по Северному Кавказу, по самым лошадиным местам, страшная болезнь - сап, от которой нет спасения ни коням, ни людям.
Пришлось покупать за границей. Сначала появились у нас тракены из Восточной Пруссии. Прекрасные лошади, особенно на высшую школу и конкур иппик1. Но воспитания они конюшенного, русскую зиму, полевую службу с ночевками под открытым небом плохо переносят. Да и дороги.
Закупали и в Венгрии. Красавцы кони! Нет лучше для барьерных скачек, для стипль-чеза. А по выносливости - еще хуже немецких.
Решили посмотреть в Канаде. Климат близок к нашему, коневодство степное, табунное. Послали туда комиссию во главе с начдивом Чайковским, а с ним ветеринаров и десяток опытных кавалеристов, бывших буденновцев.
Одного из них, Игнатия Михеевича Малинина, я хорошо знал и много интересного от него слышал о том, как привозили лошадей. Рассказы его я записывал. Они так колоритны, что пересказывать - только портить. Дадим ему слово.
- ...Обратно лошадьми интересуетесь? Для книги, говорите? Даже удивительно, кто теперь станет о них читать? Про шпионов - это с удовольствием. Ну, вам виднее. Могу и рассказать, не все у телевизора сидеть... Было дело. Много лет назад. Из Канады коней привозил. После они у меня проходили объездку, доездку - словом, выездку. Вы эти слова, поди, позабыли, поскольку преждевременно пересели на машину.
Служил я тогда в славном 19-м Манычском полку. Стояли в Новом Петергофе под Ленинградом, в бывших лейб-уланских казармах. Назначили меня ехать за лошадьми в Канаду. Я было уперся: языками иностранными не владею, образование имею ниже среднего.
«Как, - говорят, - в анкете у вас указано: «Образование - ЦПШ». Это же Центральная политическая школа?»
«Никак нет, - говорю, - церковноприходская, двухклассная».
Исправив ихнее заблуждение, я спросил, могу ли быть свободным. А они обратно уговаривают ехать, поскольку я хорошо в конях разбираюсь.
«Ладно, - говорю. - Готов исполнять приказ. Когда седлаем?»
Я почему-то думал, что поедем верхами, а Канада - она же за морем. В те годы географию я еще не проходил. Однажды сдуру с политруком связался спорить. Он объяснял, что Англия - государство островное, а я не верил. Он говорит, что там очень большой остров, а я говорю, что на Дону тоже есть большие острова. Вон станица Старо-Черкасская - на огромном острову, а все ж не государство? Потом меня просветили, показали глобус. На нем Дон крохотной царапинкой обозначен, а Англия - поболе всей Донской области, мне ее тоже показали.
Пошили на нас десятерых штатское обмундирование: пиджак серый, длинный и широкий. Брюки навыпуск - черные, короткие, узкие. Рубашки - голубые, галстуки - бабочкой с застежкой на резинке - розоватые. Поглядели мы друг на друга: точно новые гривенники - полный порядок!
Из Ленинграда повезли нас поездом. Маршрут через Польшу и Германию до города... Бу... Бульонь. Это во Франции уже. Там надобно будет пересесть на пароход, плыть в Канаду. Встретил нас представитель торгпредства и вдруг руками замахал:
«Как вы одеты?!»
«Обыкновенно, - говорим, - по последней моде в самолучшей мастерской Ленинградодежды обмундировывались».
А он вроде как не в себе: автомашины нанимает для нас, впихивает в них...
«Что за паника?» - спрашиваем.
«Таких штанов и пиджаков, - говорит, - давным-давно никто не носит. Вас за клоунов из цирка примут, станут пальцами показывать! Срам на всю Европу с Канадой!.. Поехали в магазин!»
Привезли нас в одежный магазин - заехали со двора, с черного хода. Обступили нас продавцы и продавщицы, щебечут по-своему. Оказалось, что в капиталистическом мире штаны носят внизу широкой мотней, а зад в обтяжку. И пиджак короткий, как гусарский доломан. И шляпы не те, и галстуки нельзя, чтобы у всех одинаковые. Еще парикмахера привели: кому чуб ликвидировали, кому усы укоротили. Шляпу приказали надевать по стойке «смирно», а чтоб набекрень - упаси Бог.
Обрядили нас, кого в синий костюм, кого - в коричневый, кого - в не поймешь какой масти. Названия не подобрать. Со мной продавцы дольше всех возились. Примерят, залопочут, даже вроде что-то им смешно... Переводчик объяснил, что лицо у меня суровое, казачье, буржуазное платье к нему не подходит. Все ж дали мне пиджачишко с хлястиком на спине, короткие штаны, клетчатые, толстые чулки с двойным заворотом, вроде домашней вязки, башмаки на толстенной подошве. На голову - кепку, она французам больше показалась. Они в ладошки захлопали, а одна из мадамов все одно слово твердит, я его запомнил: «Формидабль! Формидабль!..»
Мне объяснили, что означает оно, что у меня вид грозный. Я просил чулки заменить на сапоги - не позволили. И будто бы такой костюм носят, по обыкновению, люди, имеющие отношение к спорту. Наверное, к какому-нибудь пешему спорту. На коня в чулках не сядешь - смеху подобно!
Потом отвели нас в ресторан, накормили. Хлеба дают самую малость, суп жидкий. На второе хлёбово с мясом, но жижи мучной много, а мясная порция ужас какая маленькая. Упросили мы начальство, чтобы дали нам еще чего-нибудь посытнее. Купили нам по булке. Называется, как и у нас, батон. Но какой же батон, коли он не толще сухой краковской колбасы, а длиной с аршин? Съели мы по батону, стало веселее...
Тут и на посадку нас повели. Пароход по имени «Виктор», но по-французски наоборот: «ВиктОр», что будет означать «Победитель». Ладно, поплыли в Канаду. Долго плыли, почти две недели. Качало нас подходяще. Всю нашу комиссию мутит, выворачивает их, бедняг, а я ничего. Приду на питательный пункт, а там пусто: пассажиры отлеживаются по каютам, завтракать-обедать некому, и служащие при питании скучают, как они морской болезни не подвержены. Приму я свой паек, а они еще предлагают: «Сильвупле» - значит: кушайте на здоровье! Так я за своих друзей кушал: два первых, три вторых, одно третье - до сладкого я не охотник. Очень удивлялись служащие - мужики мелкой породы, но представительные: одеты во фраки, как в театре. А я сначала удивлялся тому, что один по имени Гарсон, и второй, и третий. Но скоро понял, что это их по профессии называют. До революции в трактире тоже, бывало, кличут: «Эй, шестерка, пару чаю!»
Один из гарсонов балакал со мной по-русски, спрашивал, почему меня не мутит, как других. А я говорю, что приходилось на верблюде ездить: тоже качает, только что вокруг не вода, а степь - какая разница? А другие из наших ребят из северных станиц, где верблюдов в хозяйстве не держат, - те непривычные к качке. Тут гарсон этот вздохнул и говорит:
«Я рожак станицы Березовской, на самом северном краю Донской области...»
«А-а-а, - говорю, - под этой станицей мы здорово всыпали таким, как ты!»
Он - в спор. Неправда, мол, мы победы одерживали, мы вас, буденновцев, трепали как хотели, нас только пехота офицерская плохо поддерживала...
«То-то, - говорю, - ты теперь мне харчи подаешь, «победитель»!»
Мы уж на матерки стали переходить, но подошел их старшой, замечание сделал этому недобитку. Тот ногой зашаркал, закланялся - и в сторону. Больше не приставал с вопросами.
Переплыли океан, поехали не то рекой вроде Дона, только пошире, не то морским заливом. Называется Святого Лаврентия. Потом пристали в городе Монреаль. Дальше - поездом. Смотрим из окна: сначала были леса, потом - степи, в аккурат как наши донские. Нам говорят, что здесь лошадей много, и хорошей породы - карт... картерс называются, а по-нашему будут полукровки с большим прилитием чистокровной английской скаковой породы, а также староиспанской. Английская нам известна, а насчет испанской не слыхивали. Наш старший ветеринар Василий Иванович Благодетелев объяснил, что была такая порода, но по неизвестным причинам вся вымерла и что на памятнике у Инженерного замка в Ленинграде Петр Первый скачет на жеребце испанской породы. Жаль, что не приглядывался я к этому памятнику. Помню только, что сидит Петр охлюпкой - без седла.
Вскоре увидели мы табун лошадей, а их гонят всадники в широкополых шляпах, в штанах с бахромой по кантикам. «Э-ге, - говорим, - это нам по кино известно: ковбои!» Помните картину «Дикий мустанг прерий»? В заглавной роли Уильям Харт? Серьезный мужчина. Чуть что, вытаскивает шпаллер и пристреливает, кто ему противоречит. А то бьет в зубы, и амба!
Приехали в маленький городок - на глобусе, поди, его не обозначают, - Мус-Джо, провинция Саскачеван. Посадили нас в автобус и повезли.
«На конскую ярмарку?» - спрашиваем.
«Нет. Едем к фабрике мясной муки, которой инкубаторных цыплят кормят. Муку эту делают из лошадей».
«Быть того не может?!» - говорим.
«Совершенно точно, - нам отвечают. - У нас теперь больше автомобили в ходу, а не лошади».
И действительно, рано утром подъехали к фабрике, а на выгоне у ее ворот в левадах, огороженных колючей проволокой, - табун голов на триста и с ними ковбои в полной форме, только без револьверов у пояса. Обратно объяснили нам, что в Канаде не одобряют, чтобы людей запросто шлепали. За такие дела здесь судят и вешают. Это в соседней Америке свободно насчет того, чтобы пристрелить. Туда, говорят, не езжайте, а у нас в Канаде можете жить с полным удовольствием.
«А почем коней продаете?» - спрашиваем.
«Без выбора - двадцать пять долларов, с выбором - пятьдесят долларов. О'кей, - говорят, - мол, выбирайте».
Укажем на лошадь, ковбои мигом аркан ей на шею и тащат к столу, за которым наши ветеринары устроились. Василий Иванович Благодетелев поначалу мое мнение спрашивает и тех, что со мной были посланы: как вы понимаете экстерьер и масть? Подходит? Мы, конечно, многих аннулировали, особенно пегих и чубарых - их там огромное множество. И еще трехшерстных... Не понимаете? Ну, когда перед у нее вороной, серединка рыжая, а зад - серый. Куда такую? В обоз только. Нам подай боевого коня, чтобы он строя не портил. Так что отбирали рыжих, гнедых. Вороных и серых там вовсе мало. Но экстерьер у всех хороший. Сортность разная: и под седло командиру, и рядовому бойцу, и в тачанки, и пушки возить. Туловом они длинные, подпруга глубокая - объемистые лошади. И поэтому кажутся коротконогими. Но это ошибочно. Ноги вполне нормальные, цыбатых2 вовсе нет. В Ленинграде я после ходил к памятнику у Инженерного замка: под Петром Первым - лошадь, сходственная с канадскими.
Аллюры от наших отличаются: рысь - мелковата, шаг - торопливый, будто всегда спешат. На скачках уступают нашим, скажем, дончакам, зато средним галопом идут охотно и десять и пятнадцать километров - без возражений. И еще, страсть какие прыгучие. Любое препятствие берут без сумления, словно ее тому обучали, - степная лошадь! Собак не одобряют, видно путают с волками. Чуть зазевался какой барбос, канадка его копытцем по лбу - и амба, нет собачки.
Ну, как одобрим, ветеринары по своей части критику наводят. Утвердят кандидатуру и ножницами - рраз! - челку отхватят. Вроде как в старину лбы новобранцам брили. И загоняют ковбои этих стриженых в отдельный загончик.
Отобрали голов с сотню.
«О'кей! - говорят ковбои. - Остальных мы на бойню погоним, там, поди, заждались!»
И погнали. Ужасть посмотреть! Вы ж знаете, лошадь завсегда смерть чует - и свою и чужую. Сопротивлялись они, не шли. Ковбои фейерверк зажигали. Они, конечно, шарахнутся и побегут к воротам бойни. Ковбои безжалостно смеются, предлагают:
«Хотите посмотреть, как там их электричеством кончают?»
«Эх вы, - говорим, - ковбои! У нас сердце кровью обливается за таких добрых коней, пусть они и негожей масти, а вы - «посмотрите»!»
Одна кобылешка даже на своих хозяев бросалась. Идет на задних ногах, как в цирке, и норовит ковбоя копытом по лбу! А он ей палкой по морде!.. А кобыла такая крепенькая, стройненькая, рыжей масти - моей любимой... Только отметинами чрезмерно богата: ну, пролысинка - это подходит, ну, чулки на передних ногах - правый повыше, а вот задние... Не знаю, как вам объяснить. Штаны не штаны, а так, сильно длинные белые чулки и в крапинку... Очень мне ее стало жалко, я говорю начдиву Чайковскому, что, может, она из выродков той испанской породы, которую Петр Первый обожал? Может, возьмем как образчик? Посмотрел он на меня, усмехнулся, но понял мое страдание и говорит:
«Разрешаю принять!»
Подвели ее к столу. Стал ветеринар ей ганаши3 щупать, аркан слегка пораспустил, а она как голову из петли выдернет, как развернется да как даст! - полетел Василий Иванович Благодетелев кувырком, и стол опрокинулся, лекарства всякие в бутылях попадали, разбились. Ковбои загалдели, арканами закрутили, она - ходу! Да не в сторону, где бы ее мигом обратали, а в табун. За ней гоняются, а она промеж других лошадей юлит... Устали, взмылились и ковбои, и кони ихние. Наконец накинули аркан.
«Амба!» - сказал начдив Чайковский, бывший черноморский матрос.
А Благодетелев поясницу трет - ушибла его кобыла, говорит сердито:
«А как прикажете в ведомость записать? В инструкции указано: пегих не брать».
«А видите, Василии Иванович, что у нее грива и хвост седые, значит, форменно игреневая масть».
«А ноги?».
«Что ноги? Запишите так: передние - в гамашках, задние - в галифе».
Так ее и записали. А мы с ребятами, под шумок, еще десятка полтора от электрической смерти спасли. Не то чтобы вовсе пегих, а так, с чубаринкой, с подластостью на брюхе, как подсказывали мы Благодетелеву. Он видит, что начальство не возражает, записал.
С неделю мы жили в Мус-Джо.
|
Главная страница 
