Мы не знаем ни имени этого рыжего скифского коня, ни его расы. Две с половиной тысячи лет назад он был убит над гробом безымянного, для нас, скифского владыки, убит вместе с его женами и слугами. А теперь его последним домом, его огромным курганом стал Эрмитаж в Петербурге. Зрыкского коня все воспринимают как некий супер экспонат, как потрясающий памятник эпохи, потому, что нет, действительно, на свете ни одной большой мумии лошади в таком возрасте: этому мальчику две с половиной тысячи лет. И мало кто его рассматривал как лошадь, хотя и как о лошади, о нем можно сказать очень многое. Во-первых, ему было где-то 18 лет. Восемнадцать, наверное, к девятнадцати. Это был, безусловно, жеребец, судя по клыкам. Он был довольно высок, и имел высоту, судя по пропорциям и по косой длине плеча, имел где-то не меньше пятнадцати ладоней - это почти 153 сантиметра. Для той поры это очень высокий конь. Он был очень холим, очень лелеян и к нему очень хорошо относились. Это тоже можно сказать: у него не было глистов, так как репица его хвоста совершенно не зачесана, а все заглистованные лошади в первую очередь счесывают репицу хвоста. У него в идеальном состоянии холка, которая не знает ни каких травм: для восемнадцати лет это очень показательно. И, судя по состоянию суставов, у него никогда не было никаких артрозов, типичных для лошадей, которых заставляли заниматься тяжелой работой или много гоняли под верхом. Судя по всему, он был очень обласкан и был очень доверчив. Во лбу его всего один удар - кливцом, тем самым ритуальным кливцом, которым конь убивался над могилой его хозяина. Он стоял и ждал своей смерти очень спокойно. Он не пасся, он не гулял в полях. Во-первых, у него необыкновенной густоты, длины и красоты хвост, совершенно свободный от всяких репейников, чертополохов, семян и колючек татарника. И вот я рассмотрел внимательнейшим образом гриву и просмотрел всю гриву, даже под нагривником и нету тех следов, которые указывали на то, что он пасся или гулял свободно. Этот мальчик имел дом. Есть еще одно неопровержимое доказательство этой теории - это бабки под путовым суставом задних ног. Скифы стреноживали назад, а у него нет ни каких потертостей, ни каких наминов в этом месте, т. е. его не стреноживали, он жил в конюшне.
Дом
Можно конечно с трогательным лицемерием рассуждать о том, что для лошади лучший дом - это прерия, это степь. Ничего подобного. Нас тоже обстоятельства загоняют в колетушки квартир и домов, потому что там безопаснее и теплее. Конечно, можно было бы предоставить лошадям жить дальше в степях и прериях, но там болезни, смерть, холод, волки, койоты, хищники и так далее, так далее. Желая уберечь их, прежде всего мы строим для лошадей дома. Романтическим образчиком лошадиного дома на все времена, конечно, останутся конюшни принца Конде в Шантильи. Здесь в конюшнях Шантильи, в конюшнях принца Конде тихо, пустынно, гулко. Если остановиться и прислушаться - слышно пищание летучих мышей под сводами, слышно курлыканье голубей. Здесь становиться понятным, чем же, собственно говоря, Франция покорило человечество, чем же Франция покорила лошадь. Она умела вокруг лошади организовать невероятный культ лошади. Где-то здесь, под двадцатиметровыми сводами старых конюшен и манежей покоится сердце принца Конде, настоящее сердце. Когда оно остановилось, придворный хирург изъял его из груди принца, согласно его завещанию. Принц велел захоронить свое сердце в своих конюшнях. Легко представить тот век, легко представить себе смерть мятежного принца, который все свое состояние и всю свою жизнь посвятил своим конюшням и лошадям. И то, как лился дождем воск со свечей на исшарканные плиты пола, как храпели во тьме лошади вслед хирургу и камердинеру принца, которые, исполняя его завещание, метались по старым конюшням с кровоточивым, завернутым в синий бархат сердцем Конде, ища для него местечко. То, что есть сейчас, великолепно, вполне достойно памяти влюбленного в лошадей странного принца. В музее живых лошадей, в великой холе и любви, доживают тщательно собираемые со всей Франции старые лошади всех пород. В строгом соответствии с традициями этих стен, возрождена школа, пусть не самая сильная и блестящая, но все же исповедующая традиции старой. От Эколь, то есть железа. Последним, но абсолютным подтверждением причастности школы Шантильи к От Эколь остались только пилляры. Пилляры, от латинского слова "пилос", что обозначает столб. Пилляры были непременной частью всякого манежа, где лошадь учили в традициях От Эколь. Служили они для того, что бы помочь лошади удержать равновесие, когда она поднимается на школьных прыжках. Здесь пилляры, видимо, были разнесены на несколько большее расстояние, чем это предполагается по правилам школы, но, тем не менее, это чуть ли не последние живые, настоящие пилляры в Европе. Конюшни Шантильи много пережили со дня смерти принца. Были здесь и склады, и тюрьма, и бордель, но апофеозом кощунства было размещение здесь, когда-то, конноспортивной секции. Ну, а затем спортсменов отсюда повыгнали, и этому месту постепенно стало возвращаться та поразительная волшебность, та удивительная, абсолютно ни с чем не сравнимая, подлинная средневековая французская обстановка, место, где лошадь была объектом культа, объектом колоссального внимания, объектом абсолютной любви и почитания. Возродил все это великолепие господин Иф Бьяно Мэ. Естественно дом лошади может быть самым разным и эстетическое совершенство Шантильи безразлично самой лошади, как и всякие другие человеческие игры в красоту. Здесь очень не дурные условия содержания, но все же Шантильи в большей степени материализованное представление человека о романтизме и пафосе лошадиного дома, чем хорошая, в современном смысле этого слова, конюшня. Только часть лошадей имеют отдельные денники, остальные обитают в стойлах, на привязи. Вообще конюшни, разумеется, бывают всякие. Бывают забавные конюшни, бывают омерзительные и тошнотворные. Последнюю категорию культивируют владельцы прокатных городских лошадей России, но это отдельная тема. Рассмотрим совершенно образцовую конюшню Уорвикширского Иппологического колледжа, главного и лучшего учебного заведения Англии. Вот тут идеальный конюшенный порядок, который очень редко можно найти и обнаружить. Во-первых, здесь масса воздуха. Во-вторых, здесь грамотный уход, поскольку здесь учат ухаживать. Размер денника, он и должен быть таким, это возможно кажется огромным по русским меркам, но это всего на всего нормально, потому что лошадь должна иметь возможность спокойно совершенно бродить, хотя бы немного. Подстилка здесь - это смесь соломы и опилок должна быть вот такой же пухлой и такой же свежей, потому что лошадь на ней лежит и, потому что лошадь ею дышит. Но есть еще один секрет. Грубо говоря, когда в подстилке скапливается очень много мочи, очень много аммиака, то этот аммиак, поднимаясь, парализует миллион мелких волосков в дыхательном тракте лошади и тех волосков, которые удерживают всякую пакость, мелкую пыль, споры, и тогда дыхательный тракт повреждается. То есть чистота и глубина, и отсутствие аммиака в опилках, в подстилке важнейшее условие. Если проблемы с дыханием, что очень часто бывает, совсем серьезные, то денник должен быть постоянно оснащен бумажной подстилкой, толстой, сантиметров 30, слоем влажновато мелко резаной бумаги, как это сделано здесь в одном из денников клиники Роз Дайл в центральной Англии. Ну, и вот вариант той конюшни, которую не обязательно строить самим, а можно купить уже готовую, купить и поставить, причем она великолепна. Нельзя сказать, что это такая бессмысленная роскошь. Во-первых, вот необходимость двойной задвижки совершенно очевидна. Что касается всяких ценных пород дерева, то бишь дуба, который во Франции, в Италии и Испании, принято употреблять для облицовки денников - это тоже на самом деле тоже очень разумно и продиктовано экономическими соображениями. Какую-нибудь сосну, мягкое дерево лошадь со скуки все равно разгрызет, дуб зубом не возьмешь, поэтому лучше один раз поставить дуб, чем двадцать раз ставить сосну. Конюшня Марио Люраши с его знаменитыми лошадьми. Тут стоит Суэрта, рядом стоит Эмилио, тут же знаменитый Торео - один из самых главных коней. Она достаточно проста, она без всякого такого внешнего шика. Вместе в ней лавина свежего воздуха, в ней очень добротные денники. Лошади все, несмотря на то, что они стоят в конюшне, всегда накрыты в попоны, для того, что бы сохранять их мускулатуру как бы в неком тонусе и вообще для удобства и уюта лошадей. Правда не все, вот Дуваль стоит без попоны, потому что Дуваль рвет попоны. Вообще приметы хорошей конюшни, было, есть и будет наличие теплой, уютной и безопасной лошадиной душевой, специальных лошадиных весов, которые позволяют отслеживать всякие неприятные перемены в весе лошади. Обязательно наличие солярия, позволяющего быстро высушить лошадь после мытья. Наличие мощной автоматической вентиляции, стеновых люков в зимних денниках, через которые удаляются не свежие опилки и обязательное наличие помимо зимних теплых еще и летних денников, которые в русском переводе звучат смешно, как дышательные денники. Каждый дашательный денник должен иметь свободный выход в свой собственный дворик. Причем, даже зимой, в теплой стеганой попоне с капором лошадь может проводить в таком дышательном деннике не меньше 8 часов в день. Дело в том что, даже самая супер вентиляция, даже самая лучшая конюшня никогда не обеспечит потребность лошади в свежем воздухе и лошадь необходимо спасать от скуки, особенно зимой, когда у нее нет возможности гулять в леваде из-за льда и грязи. Спасается она от скуки с помощью различных игрушек. Вот самый простой вариант игрушки. Это бочка, у которой есть отвинчивающая крышка, во внутреннею полость засыпаются сухари в максимально возможном количестве, после чего бочка завинчивается. Внутри бочки есть система всяких хитрых, сложных ходов, благодаря которым сухарь при определенном повороте бочки может вывалиться наружу. Отдаем бочку лошади. Лет десять назад в Европе возникла очень умная мода вещать в денниках: как в дышательных, так и в теплых зимних, специальные ударопрочные зеркала, которые тоже способны развлечь лошадь, при условии, если она, конечно, захочет смотреться в зеркало. И все это: и автоматическая вентиляция, и душевые, и солярий, и дышательные денники не роскошь и излишество, а лишь самый элементарный минимум, позволяющий не сделать лошадь инвалидом. Сверх важной частью лошадиного дома является манеж. Он может быть каким угодно по архитектуре, по изыскам или по отсутствию таковых, но его грунт должен быть безупречен. Вообще грунт манежа отдельная и колоссальная проблема, цена пренебрежения которой ноги лошади. В Шантильи, к примеру, это мельчайший кварцевый ожирненный песок с добавкой мелко нарубленной веревки. Вот здесь в Англии, в пареллевском центре, грунт создан из обрезков резины и особого песка, причем я подозреваю, что это всего на всего крошеный автомобильный корд, тем не менее, он очень прочен, он очень хорошо держит ногу лошади, не дает проскальзывать ноге, и не дает ей слишком глубоко закапываться, что является как бы основным критерием хорошего грунта. Вот он. Вообще Европа давно торгует любыми грунтами, любого цвета, любой плотности, с любыми наполнителями, обеспечивающим ему либо мягкость, либо рыхлость, либо плотность, его морозоустойчивость.
Лошадиная широта
Забавно, что раньше ценные лошади не всегда напрямую гнались из одной области, скажем так, в другую, или из одной страны в другую под седлом, под каким-нибудь хитрым мальчиком. Очень часто более ценных лошадей перевозили менее ценные лошади в специальных крытых тележках. Таких примеров мы знаем множество. Но появились коневозы, которые, в общем, то во многом изменили судьбу лошади. Комфортабельные и безопасные, спокойные и уютные. Для многих лошадей именно эти коневозы являются по сути дела - домом. Домом - потому что, из шоу лошади и спортивные лошади, и многие жеребцы производители проводят в дороге столько времени, что у них даже не остается времени жить в конюшне. Поэтому коневоз стал великим способом перемещения лошадей по миру без особого риска для их жизни и их здоровья. Раньше все было несколько иначе. Тогда лошадей из края в край, из страны в страну доставить целыми было очень сложно. Особенно сложно было доставлять их морем, а это приходилось делать. После покорения Америки из Испании в Новый Свет двинулись тысячи кораблей, которые везли колонистам лошадей, без них освоение огромных пространств было не мыслимо. Лошадями забивали гандеки, на которых практически без движения они должны были провести два-три месяца. Вот очень характерная для того времени трехмачтовая посудина, обычно на таких и перевозили лошадей и очень характерная для того времени кампания моряков-головорезов. Если корабль попадал в месячный штиль, что случалось частенько, то первым делом кончалась вода. Одуревшие квелые крысы лезли на столы к людям, люди обезумели от безделья и дикого пьянства и резали друг друга. Когда воды не оставалось совсем, принималось решение выкидывать лошадей за борт. Если бы они от жажды умерли в гандеке, то морякам пришлось бы вытаскивать пятисоткилограммовые трупы на запорках, поэтому, пока лошади еще могли ходить их выводили на палубу и скидывали в низ. Именно по этой причине и появилась на морских картах так называемая лошадиная широта в память о сотнях и тысячах погибших здесь, посреди океана испанских лошадей.
Главная страница 
